С Иоганном Иоганновичем и Екатериной Готлибовной Бонегардт я планировала поговорить о переселении в суровом 1941-ом, но разговор получился о любви. О любви детей и родителей, мужчины и женщины, о любви к Родине и людям.
Истории семей поволжских немцев написаны словно под копирку, воспоминания Иоганна Бонегардта похожи на десятки других, уже слышанных мною: «Ночью привезли военных, человек 20, поселили в клубе. А утром объявили, что будут эвакуировать, дали 24 часа на сборы. Брать велели только необходимое, на первое время. Остальное, сказали, на месте получите. Мама хлеб стала печь, сухари в дорогу сушить.
Нас везли на машинах через другие деревни, откуда людей уже забрали, остался скот и собаки – некоторых хозяева даже с цепи спустить не успели, они голодные лаяли. Коровы в стойлах кричали недоенные. Страшно.
На пристани почти сутки ждали парома, сидя и лёжа на тряпичных баулах. В Саратове посадили в вагоны, где было душно и тесно. Возили месяц через Казахстан, Ташкент, Чимкент, словно не знали, куда нас деть. Выгрузили на станции Татарск, а оттуда развезли по деревням. С жильём проблемы: селили в избы по нескольку семей, в бани и погреба. А потом новая беда – мобилизация в трудармию: мужчин и женщин забрали, остались дети малые, да старики…»
Но есть одно маленькое отличие: Катя и Иоганн оба жили в Брокгаузене. Оттуда начиналось долгое путешествие их семей в Сибирь. И, возможно, в этом принудительном путешествии они не раз пересекались: в одной машине ехали до пристани, в одном вагоне добирались до Татарска, потом – на подводах до Резино. Возможно! Двенадцатилетний Иоганн, уже школьник, разумеется, не обратил внимания на пятилетнюю девочку. Он заметит её позже, лет через семь: длинные косы, огромные глаза. А потом, на похоронах Катиного отца, уже точно решит, что эта беззащитная, скромная девушка станет его женой.
Рассказывать о том, как впервые «ёкнуло» сердце Иоганн Иоганнович стесняется. Он из того поколения, которое не говорит о любви. Его любовь – защита, забота и жертвенность.
Обе семьи оказались в Резино Усть-Таркского района. Отца Иоганна забрали в трудармию, а мама осталась с шестью детьми: пятеро своих и один невесткин. Мальчишкам пришлось повзрослеть, ведь теперь все мужские обязанности легли на их маленькие плечики: заготовка дров, огород, дом. Иоганн отправился пасти колхозное стадо. Стадо небольшое – 50 голов, но и пастушок невелик. Коровы разбредались в поисках корма, и однажды весной мальчику пришлось идти на ними через болото, по пояс в ледяной воде. Домой вернулся промокший, озябший. Мать отогревала, как могла, только бы не заболел: ноги парила, поила отварами трав – обошлось.
Заботиться о Кате было некому: маму забрали на Сибсельмаш, отца – валить лес. Девочка осталась с чужой русской женщиной, которая, уходя на работу, запирала её одну в избе. «Ты не любишь меня!» – кричала Катя, не понимая своим детским умом, что у той просто не было выбора, приходилось работать. Ответственность за чужого ребёнка лежала тяжёлым грузом. Это сейчас Екатерина Готлибовна находит оправдание той женщине: «Она кормила меня, одевала. А мне хотелось на улицу – играть с другими детьми. И я сбежала от неё».
У Кати были три тетки (жёны отцовых братьев), за время войны она пожила у каждой. Но одна попрекала, другая – гнала обратно, к несостоявшейся приёмной матери: своих детей кормить нечем, а тут ещё один рот. Так девочка и металась от дома к дому в поисках родительской любви, пока не вернулась мама в 1945 году.
В последний год мать работала нянькой у начальника: нянчила чужое дитё, а душа болела о своём – как она там, её девочка?
Девочку заедали вши. Перво-наперво, вернувшись, мать остригла ей косы. Катя рыдала, но впервые за долгое время спала спокойно, не расчёсывая голову в кровь.
В няньках мать скопила немного деньжат, да начальник, отпуская, подкинул в знак благодарности. Купили избушку, правда, в ней не было ничего: ни посуды, ни тряпок, ни мебели – одно только счастье от того, что все живы. Недолгое счастье – отец вернулся с туберкулёзом, но всё же вернулся и какое-то время они жили вместе.
От того счастливого времени остался сладкий вкус сахара. Папа возил сливки и творог в район, и однажды привёз кусок сахара. Катя облизывала его и спрашивала в сотый раз: «Как это называется, папа?» «Zucker, – смеялся он, – Zucker. Дай-ка, я кусочек тебе отколю, а завтра ещё дам».
Иоганн, по примеру старшего брата, выучился на тракториста. Трактористы были в почёте, им и деньги платили, и хлеб давали, зерно. С первой зарплаты купил себе костюм. Теперь и на вечерки ходить не стыдно было. А на вечерках он был желанным гостем – гармонист.
Послевоенные годы выдались неурожайными: засуха, нехватка рабочих рук и техники. Как-то вечером в дом Бонегардтов постучался мужчина из соседней Омской области, попросил накормить его: «Я вам гармонь отдам, больше нет ничего». Хозяева поделились с гостем, чем могли, у самих с продуктами негусто было, от гармони отказались. Но тот, оставил её у двери, уходя. Иоганн с братом решили освоить инструмент: сначала на слух подбирали мелодии, потом за другими гармонистами подсматривать стали. От девушек у музыкантов отбоя не было, но Иоганн смотрел только на одну, ждал, когда подрастёт.
«Она красивая была, – говорит Иоганн Иоганнович, и жена тотчас преображается, едва сдерживая улыбку, – После смерти отца они с матерью жили. Дрова были нужны, помощь мужская. Ну тут я и подъехал».
– Мы каждый вечер встречались. Гуляли. Ходили из бригады Микояна в «Красное знамя», – вспоминает Екатерина Готлибовна, – Ваня меня на велосипеде катал: посадит на раму, едем с горки, а душа замирает.
Они очень красивая пара, очень трогательная. На вопрос: «В чем секрет счастливой супружеской жизни?» – оба улыбаются и молчат.
В их жизни не было киношных страстей, проклятий, прощений, разбитой посуды. Работа, дети, семья.
– Бегу на дойку в четыре утра, а сама о ребёнке думаю, не проснулся бы, успеть бы вернуться, чтобы покормить…
– А я, как квартирант: переночую, и снова в поле – посевная, уборочная. Так и жили, – улыбается Иоганн Иоганнович, – Деревня, одним словом. Работали, для детей старались. И дети старательные выросли. Помогают нам.
Когда в девяностые развалился колхоз, стали жить собственным хозяйством: 40 голов овец, гектар картошки.
– Обидно было за страну, за людей, – делится Иоганн Бонегардт, – при советской власти доярки едут на дойку с песнями, обратно – с песнями. А перестройка началась: от дома до дойки ругаются, домой – матерятся, – вспоминает Иоганн Иоганнович, – Разруха кругом, кто-то хапнул, урвал, а кому-то ничего не досталось. Вот люди и обозлились. Мы раньше не закрывались никогда, замки на двери не вешали. А тут не только дом, скотину на замок закрывать стали.
В 2005 году Бонегардты переехали в Новосибирск, прожив в Резино 64 года. О переезде в Германию они даже не думали. Россия их родина.
– Мы там ничего не знаем. Здесь родились, выросли, жизнь прожили, – говорит Екатерина Готлибовна.
– Ещё укорять начнут, – предполагает муж, – приехали, скажут, а мы кормить вас должны. Не хочу, чтобы нас укоряли. Я работал всю жизнь. Мы русские уже. Внуки по-немецки не понимают. Меня всю жизнь Иваном Ивановичем звали.
Катя просила у Бога много детей. Он дал пятерых, но двух сыновей схоронили недавно. «Несправедливо это, – вздыхает она, – я живу, а они молодые…»
Наверное, у Кати и Иоганна есть ещё дела в этой жизни. Например, научить внуков и правнуков так же любить родину, людей и друг друга.
– Люди и хорошие, и плохие, но хороших больше, – уверяет Иван-Иоганн, – Вот в войну одна женщина…
У женщины была корова Немка. Во вторую волну коллективизации корову забрали в колхозное стадо, которое в 1942 году пас немецкий мальчик. Вот хозяйка и сказала ему: «Худенький ты совсем, бледный. А Немка – корова доверчивая, любого подпустит. И доится по-старому (у старых коров жирное молоко). Ты бутылочку найди и сцеди молочка-то немножко».
– Так вот на Немкином молоке повеселел, поправился. Не так голодно было, – признаётся Иоганн Иоганнович.
Бонегардты помнят добро, сделанное им когда-либо, и несут эту память через всю свою жизнь: каждый кусок хлеба, глоток молока, каждое доброе слово.
Они умеют прощать и забывать обиды, не копят их в себе.
– Конечно, русские люди в деревнях не понимали, кто мы, –
вспоминает Екатерина Готлибовна, – идёт война, и тут – немцы.
Неудивительно, что они в нас врагов видели. Но со временем всё изменилось:
трудолюбие, порядок, бережливость стали нашими достоинствами, тем, чему у нас
учились.
Трудолюбие, порядок бережливость – это то, чему и нам стоит учиться у Бонегардтов, а ещё всепрощению и любви, которую не выставляют напоказ, но которая делает любимого человека невероятно красивым.
Тамара Разумная
