Абрам Яковлевич Штеффен – человек в родных краях известный. Он знаменитый часовой мастер. Его авторские башенные часы украшают Санкт-Петербург, Татарск и Дом культуры в родном селе. В деревне Неудачино Татарского района Новосибирской области создан дом-музей его имени.
В годы Великой Отечественной войны Абрам Штеффен был призван в ряды трудовой армии. Спустя годы, он написал книгу «Кое-что о деревне», в которой поделился воспоминаниями о своем непростом трудармейском периоде:
– Шел 1942-й год. Скоро год как проклятый фашизм топчет нашу Родину. К этому времени большая часть земли Русской была занята немцами. 2 апреля 1942 года отправили в Татарск 53 призывника. Мы не знали, на какой фронт мы попадём. На призывной пункт нужно было явиться на следующий день. Наутро собрались возле военкомата, затем нас отправили на вокзал, на погрузку. Наш состав из телячьих вагонов стоял на запасном пути. В маленьком товарном вагоне уже были оборудованы нары и, видимо, уже не раз в них отправляли людей на фронт. Посредине стояла буржуйка – чугунная печь. Расположились, кто, где успел занять место. Сколько мы ехали, я забыл.
Прибыли в Ульяновск к вечеру, там нас выгрузили, и мы разместились на вокзале. Утром всех построили, пересчитали и повели с вещами через весь город в северном направлении. Предстояло построить железную дорогу в 202 км от Ульяновска до Казани. Нам выдали штыковые и совковые лопаты и указали где копать и куда уносить выкопанную землю. Трасса была отмечена только центральной линией. От неё в обе стороны теперь ставили колышки и по ним мы равнялись. Выкапывали верхний растительный слой-чернозём и лопатами уносили метров на 15-20 и высыпали. Лопат на всех не хватало… Копай-таскай. Когда будущее полотно освободили от чернозёма, рядом накапывали жёлтую глину и носили её на освобождённое место, разравнивали по высоте колышков, хорошо трамбовали. Для этого смастерили специальные трамбовки. Местность там была неровная, и полотно приходилось выравнивать.
Кормили неважно, баландой, в которой не всегда можно было узнать, из чего она сварена. Хлеб тоже был из разных смесей. Тот, кто выполнял норму, получал по 800 грамм. А тот, кто не вырабатывал норму, 600 или даже 400 грамм. А норма была такая: выкопать, погрузить, увезти, разровнять на полотне дороги 12 кубометров земли. Из леса строили землянки с двухъярусными нарами. Работа шла при строительстве, как в муравейнике, столько было народу. Построили наспех и баню и столовую. Баня нам была нужна как воздух. Люди начали чесаться, появились вши. Но нашли выход. Жестянщик сколотил жаровню, куда вешали наши вещи для прожарки, и жить стало спокойнее. В землянках было сыро, все нары, на которых мы спали из сырых досок. Помню, кто-то спросил у политрука Бассауэра насчёт матрацев, тут последовал такой ответ: «Никто на фронте на матрацах не спит, а мы здесь тоже на фронте, только на трудовом». Вот и спали, кто как мог… Утром распределяли хлеб на весь день… Чего в тот хлеб подмешивали одному богу известно. А баланда всё лето была зелёная. Там в низине на поляне рос такой крупный щавель, его почему-то «конским» называли. Его отваривали и на второе. По ложке такой кашицы иногда давали.
Чтоб друг у друга воровали, я не помню. К осени одна колея железной дороги была готова, и начали укладывать разъездные пути . К весне 43-го я тоже сдал. Поставили дневальным в землянке, помогал вшей жарить, когда были банные дни. Изготавливал вёдра, кастрюли для столовой. Из пяти пустых банок из-под американской тушёнки сделал бидончик литра на два, блестящий. Я его в деревне обменял на лепёшки из отрубей. Но они мне показались очень вкусными. Так удалось мне сделать несколько штук. Одна бабка накормила меня и дала ещё несколько картошек с собой. Многие нам сочувствовали, когда узнавали, откуда мы. А первый бидончик я сколотил костылём, не было молотка.
Весной 1943 года многим не в чем было выходить на работу. Домашняя обувь уже не поддавалась ремонту, и тут начальство нашло выход. Был среди нас один русский небольшого роста мужичок. По какой причине он оказался среди нас не знаю. Но он оказался хорошим мастером… Он плёл лапти. Научился и я этому простому делу. В общем, трудармейцев обули. Хорошо сплетенный лапоть и воду не пропустит. У многих была проблема с куревом, махорку не во что было завернуть, и мне пришла в голову мысль сделать людям трубки… ножом я приспособился вырезать и ложки деревянные, черпаки… Это всё было возможно, потому, что я не выходил на общие тяжёлые работы. Но толком долго не поправлялся, был доходной.
Весной 1943 года набрали большой эшелон трудармейцев, среди них был и я. Выдали сухой паёк, я поставил варить пшено, но оно не успело свариться, я не стерпел и крепко наелся. Вскоре меня стало тошнить, вырвало. Начальник эшелона, увидев это, сказал, что таких он до места не довезёт, и вычеркнул меня из списка. Так я спасся от шахты. Этот эшелон направили в Воркуту. Неудачинцев становилось всё меньше. Зимой с 1943 на 1944 год я опять работал на укладке запасных путей. Здесь, напротив деревни Каменка, устраивали разъезд или, как иногда говорят, полустаночек. Железные печки в землянках были солидные, но всем валенкам не хватало места, и часто в сырых, холодных валенках приходилось идти на работу.
Весной 1944 года, в начале апреля, нас, шестерых мужиков, направили на Волгу, дали сухой паёк на неделю, и мы пошли в сторону Ульяновска, и недалеко от одной деревни стояла закованная во льдах большая баржа, гружённая красным кирпичом. Нам объяснили, что баржу надо освободить по периметру ото льда примерно на один метр. Привезли нам ломы, совковые лопаты и два длинных стальных троса. Ими мы должны были привязать эту баржу к берегу. Мы высоко на берегу выдолбили две солидные ямы, куда вставили толстые столбы и крепко их затрамбовали. Земля была ещё мёрзлая. К этим столбам и к концам баржи мы привязали эти тросы. Потом начали обкалывать баржу. Лёд был примерно с полметра толщиной. Мы долбили где-то около недели. Где-то лёд выбрасывали, а где удавалось, подталкивали его под общий слой. В апреле начался ледоход. Лёд тронул баржу с места, тросы зазвенели, а мы стояли и переживали, что зря колотили лёд. Но где-то за день основная масса льда прошла и мы успокоились. Баржа осталась на месте, мы спокойно пошли в наш лагерь. Когда мы вернулись, нам выдали сухой паёк. В основном мы ценили хлеб, полученный за три сверхурочных дня. Придя обратно, мы продолжали обустраивать будущую станцию.
Другие истории вы сможете прочитать на специальной странице проекта «Трудармейцы»
