Жизнь этой женщины похожа на захватывающий роман, в котором есть всё: и война, и любовь, и множество сюжетных линий, неожиданных поворотов, ярких персонажей. А главная героиня этой истории – она, Елена Целестиновна Мальзам.
2 августа 1933 года в немецкой колонии Люстдорф, в 25 км от Одессы, в семье школьного учителя Целестина Георгиевича Мальзама родилась девочка. За семь месяцев до этого Адольф Гитлер стал рейхсканцлером Германии. Ни сама новорожденная, ни её счастливые родители не знали тогда, как это событие повлияет на всю их дальнейшую жизнь. Они радовались и любили.
Детство маленькой Лены было наполнено красотой: голубая вода лимана, степной воздух, сады и виноградники поблизости от Весёлой деревни (так с немецкого переводится Люстдорф).
А ещё с черно-белых фотопортретов на девочку смотрели невероятно красивые лица предков: деда – грозного усатого генерала российской армии, бабушки – дворянки, красавицы, унаследовавшей от матери греческий профиль… Эти фотографии до сих пор хранятся в семейном архиве, за каждой из них своя история.
Но маленькой Леночке пока интересны другие истории, она читает красивые книжки с картинками. Их в доме огромное множество. Папа – обладатель богатой библиотеки, он покупает и привозит отовсюду редкие издания, которые хранятся в больших металлических ящиках.
В семье говорят на русском, но мама отлично владеет французским, а отец – немецким. Красивые слова, словно бабочки, порхают в воздухе – у Лены с ними особые отношения.
Однажды папа взял её на урок, усадил на задней парте, дал карандаш и листок. Он рассказывал школьникам о глаголах. Слово «глагол» казалось живым и загадочным. Лена ждала, когда же папа достанет из портфеля и покажет всем это удивительное создание. Но он выводил на доске красивые ровные буквы, а глагол так и не показал.
Зато он открыл дочери волшебный мир музыки. В пять лет познакомив её с балетом. Это был «Красный мак» Рейнгольда Глиэра в Одесском театре оперы и балета. С тех пор классическая музыка стала для Лены отдушиной и лекарством, источником вдохновения и сил, спасением от одиночества и поводом для встречи с друзьями.
Какое-то время Целестин Георгиевич работает инспектором РОНО, много разъезжает по колониям, проверяет школы. Именно тогда бабушка дарит ему большой овечий тулуп, который позже, во время длинного вынужденного «путешествия» будет согревать семью. Целестин Георгиевич, по сути, «поставил» образование в Гросслибентальском районе. Он работал в школах Клейнлибенталя, Люстдорфа, Фрайнцфельда, Мариенталя. Жена и дочка всюду следовали за ним.
В Мариентале на свет появляется Ольга, вторая дочь и «любимая сестричка», с которой Лену словно связывает невидимая нить. У них и радости и беды общие до сих пор.
Здесь же Лена совершает свою первую и последнюю кражу.
«В школе на окне стояли цветы, и один мне очень понравился. Я дождалась, когда ученики разойдутся, прокралась и стащила горшок с цветком. Принесла домой, и, чтобы родители не заметили, пересадила росток в другой горшок. Причём поглубже укоренила, на поверхности только две веточки остались. Поставила на окно, и решила, что никто не догадается. Но папа сразу заметил. И я имела дело с ним: он заставил пересадить цветок обратно и отнести в школу только уже не тайно, а в присутствии всего класса. Я отнесла, конечно, поставила на окно. Было так стыдно и обидно. А после этого вечером папа принёс мне конфеты. Это меня потрясло».
Словом, «Соньки – Золотой Ручки» из Лены не вышло, слишком мудрыми и любящими были Целестин Георгиевич и Екатерина Игнатьевна. А ещё в Мариентале они переживут войну и оккупацию.
«Самым страшным были бомбёжки. Вой самолётов слышался издалека. Он нарастал, и казалось, спрятаться невозможно и негде. Помню, я затыкала уши, чтобы только не слышать. Думала, если не слышу – ничего страшного нет.
Но один снаряд угодил в сарай. В немецких колониях дома были длинные: одна часть – это жилые комнаты, а задняя – для скота. У нас была корова, куры. И вот этим снарядом корове оторвало заднюю ногу. Пришлось её зарезать. А тогда же холодильников не было, чтобы мясо не испортилось, его солили, коптили. Но суть не в этом. Страшно было, а вдруг дом разбомбят».
В один из налётов мамы дома не оказалось, и Лена, схватив в охапку малышку сестру, побежала с ней в огород, в кукурузу, легла сверху, прикрыла собой. Желание защитить Ольгу было сильнее страха собственной смерти.
Мариенталь был оккупирован сначала румынами. Они грабили дома, ловили кур, забирали из сараев скот, словом, вели себя, как захватчики. В сентябре пришли немцы. Отправив румын восвояси, установили свои порядки: ввели комендантский час, создали администрацию из местного населения и разрешили открыть школу. Немцы в посёлке «особенно не мелькали», войска располагались в городе, Мариенталь жил относительно спокойно. Что происходило за границами посёлка, знали немногие. А те, кто знал, не рассказывали.
«Отец как-то по делам школы поехал в Одессу, а обратно возвращался пешком. На одном из полигонов он стал свидетелем того, как бандеровцы, согнав в кучу еврейских детей, велели им раздеться догола, а потом облили бензином и подожгли. Сельский учитель от увиденного забыл о собственной безопасности, кинулся было остановить зверей, кричал, грозился рассказать всё высшему начальству. Над ним посмеялись, решили отправить к евреям, но обнаружили немецкий аусвайс (временный паспорт, действовавший на оккупированных территориях), отпустили. Он вернулся домой совершенно седым».
Мужчина долго будет носить эту историю в себе – она не для детских, не для женских ушей, расскажет жене и дочери спустя много лет. Но, наверное, именно тогда он возненавидел фашизм, увидев его подлинное лицо.
В марте 1944 года, когда украинский фронт стал приближаться к Одессе, жителей немецких колоний решили этапировать в Польшу. Там Гитлер планировал создать Имперский край Вартегау, «удалив» поляков и евреев и заселив территории арийским населением. «Арийскому населению» дали 24 часа на сборы.
«Как только начались разговоры о возможном «переселении», папа с несколькими мужчинами спрятали библиотеку. Они закопали ящики с книгами у дома, надеялись ведь вернуться когда-нибудь. Трудно представить, что он при этом испытывал.
Потом уже, через много лет после войны, я ездила в Одессу и добралась до Мариенталя. На месте нашего дома были построены какие-то складские помещения, старую школу взорвали в 1944-ом, отстроили новую двухэтажную. Только церковь осталась прежняя. Я зашла в неё… А судьба папиной библиотеки неизвестна. Может быть, нашли, когда строили, а может, так и лежит в земле».
У многих колонистов были свои лошади. Повозки укрывали от дождя, соорудив подобие фургонов, грузили на них нехитрый скраб, одежду, продукты. У Мальзамов лошади не было, поэтому их прикрепили к соседям – бездетной семье. Маленькую Олю посадили на повозку, а Лена с родителями шли пешком.
Колонна этапированных немецких семей растянулась более чем на 7 километров: дети, родители, старики из Гросслибенталя, Бессарабии, Николаевска. До Югославии шли два месяца. Спали на земле под телегами, там же прятались от дождя. Вот тогда и пригодился подаренный бабушкой тулуп. Лёжа на ещё непрогретой солнцем мартовской земле, укрывались им, согревались.
«Однажды ночью пошёл сильный дождь. Мама вскочила, убрала шубу, чтобы не намочить. Я сидела под телегой, и потоки ледяной воды текли сквозь щели. Когда дождь закончился, я была мокрой насквозь. Помню, мама поставила меня на повозку, раздела и достала откуда-то сухую одежду. Я стояла голенькая совсем, и было так холодно. Ужасно холодно!
А ещё я помню одну бомбёжку. Люди бежали кто куда: местность открытая, и спрятаться негде: повозки как мишени. Трупов было так много, что вода в текущей рядом речке окрасилась кровью и стала алой.
В Югославии мы около месяца прожили в пересыльном лагере. Тысячи людей в бараках. Нам давали какой-то паёк, решали, кого куда отправят. Нашу семью погрузили в вагон и увезли в Польшу, в город Конин. Поляки относились к нам очень враждебно, но это можно понять: их выселяли из домов и селили немцев. Нам дали комнату, и я даже пару месяцев пыталась в школу ходить. Папу забрали рыть окопы. А мама осталась дома со мной и Олей. Она нашла общий язык с хозяйкой, и та помогала нам, вещи какие-то давала: подушки, одеяла, простыни.
Потом папа приехал и сказал, что оставаться в Польше опасно, единственный способ вернуться обратно в Россию – это сейчас добраться до Германии. Мы вышли на дорогу, остановили немецкую машину, гружённую какими-то ящиками, и на ней доехали до Берлина.
Польский период я помню плохо. Это был какой-то военный психоз».
По иронии судьбы, не иначе, семья, мечтающая вернуться в Россию, в Германии селится в доме фрау Вильман, муж которой служит в частях СС. Видимо, чувствуя конец войны и скорое вступление в город победителей, фрау радушно приняла гостей. А её сын Фриц резво болтал с Оленькой на немецком.
И тут происходит ещё одна неожиданность – антифашиста Целестина Георгиевича призывают в армию Вермахта. Спасла обострившаяся болезнь: он попал в госпиталь, где после перенесённой операции остался санитаром.
В феврале Лена опять пошла в школу и даже успела получить от учительницы «Lobe» (Хвалю). А в середине апреля в Вердер вошли советские войска.
Этапированных немцев переписали, поставили на учёт, и, узнав, что Лена отлично владеет немецким и русским языками, предложили ей поработать переводчиком в военной комендатуре.
Екатерина Игнатьевна с недоверием отнеслась к предложению, опасалась за дочь: двенадцатилетняя девочка вытянулась, выглядела значительно старше своих лет. Мало ли что взбредёт в голову солдатам? Первое время она сопровождала Лену на работу, но потом поняла, что той ничего не грозит, стала отпускать одну с водителем, который каждое утро забирал девочку на машине.
В городе быстро навели порядок: ни мародёрства, ни насилия. В комендатуру с утра выстраивалась очередь из местных жителей, одни просили помочь с ремонтом, другие – решить семейные конфликты. Иногда переводы были сложными, но именно там Лена «поднатаскалась» в немецком.
«От папы не было никаких сведений. Мы слышали, что местность, где находился госпиталь, освободили американцы. И мама, не зная немецкого языка, отправилась искать его. Фрау Вильман дала ей денег на дорогу – женская солидарность.
Мама отсутствовала больше месяца и вернулась ни с чем. Тут как раз подошла наша очередь возвращаться домой, у нас уже было несколько предписаний явиться в пункт отправки, но мы не могли уехать без папы. Благодаря моей работе в комендатуре нам разрешили остаться. И вот 2 августа, в день моего рождения, папа появился на пороге».
Оказавшемуся в зоне американской оккупации Целестину Георгиевичу предстояло пройти проверку на денацификацию, доказать, что он не связан с нацистским режимом. Проверки затягивались, откладывались, а мужчине не терпелось воссоединиться с семьёй. Он бежал, прячась в водосточных трубах, колодцах, пока, наконец, не добрался до города, где располагались советские части.
Первое, что сказал своей семье: «Надо возвращаться в Одессу!».
«Мы тогда верили, что вернёмся домой. Из комендатуры приехала машина, нас погрузили и увезли в лагерь под Бранденбургом. Там кормили и готовили к отправке. Время, казалось, течёт очень медленно, всем хотелось скорее на родину.
Помню нас собрали в клубе, долго держали, наконец, на сцену вышел военный и зачитал указ, согласно которому мы отправлялись не домой, в Одессу, а на спецпоселение в Сибирь и Казахстан. Слово «Сибирь» для многих было сродни «ссылке», «каторге», поэтому к утру лагерь наполовину опустел.
А папа решил: «В Сибирь, так в Сибирь». И, как вспоминали потом родители, я тоже сказала тогда: «Траву есть буду, но на родину вернусь!».
Маме, поскольку она была русской, в военной комендатуре предложили вернуться домой с детьми, но без мужа. Но этот вариант она даже не рассматривала».
Дорога на родину тоже была не из лёгких. Сначала в общих вагонах ехали в Польшу. В Гродном всех распределили: кого – на Алтай, кого – в Кемерово, кого – в Новосибирск. Ждали эшелон, и снова шёл дождь. Холодный. Осенний. Лена не просто промокла, платье на ней замёрзло, стало колом. Когда, наконец, погрузились в теплушки, она слова сказать не могла, зубы стучали. Кто-то из женщин, заметив, подтолкнул её к печке в середине вагона, единственной на всех. Немного обсохла. Достали какие-то вещи, но переодеваться на виду у посторонних стыдно. Женщины прикрывали простынями, прячась за ними, кое как стянула мокрое платье.
Слово «стыдно» это вообще не про тот период. Условия в теплушке были такими, что естественные потребности вытесняли стыд. Стоило поезду остановиться, люди выпрыгивали и тут же стоя, сидя, справляли нужду. Женщины рядом с мужчинами.
«Это был такой стресс, что память не всё сохранила, многое стёрлось, наверное, чтобы жить дальше. Помню только, что шуба опять нас спасала – папин тулуп. Согревала нас в этом вагоне. Это наша семейная реликвия».
В 1945 году в Кировском районе Новосибирска близ села Бугринское появились 12 землянок, в которых селили по 2-3 семьи интернированных граждан: немцев, поляков, эстонцев, латышей… Материально-бытовые условия оставляли желать лучшего, но никто не роптал, потому что всем было одинаково плохо.
Целестин Георгиевич, будучи астматиком, слёг, в землянках царила вечная сырость. Екатерина Игнатьевна, беспокоясь о нём, выхлопотала в комендатуре комнату. Мальзамы поселились на Тульской улице в квартире Клушиных. Хозяева оказались людьми открытыми, радушными. Семьи питались вместе «из одного котла», жили мирно.
На этой же Тульской улице располагалась школа, в которую пошла Лена. Директор отвела ученицу-переростка к преподавателю и попросила протестировать, чтобы понять, какому классу соответствуют знания девочки.
«Учительница Екатерина Сергеевна дала мне диктант на полстранички. И я сделал в нём 42 ошибки. Ведь по-русски я говорила, но не писала. Но она взяла меня в 3 класс и сказала: «Давай постараемся!» И я постаралась. Окончила 3 класс с «тройками» и одной единственной «четвёркой», но меня перевели в следующий класс и даже премировали ситцевым платьем. Я была так рада, так горда, что перешла в 4 класс. Шла домой такая счастливая и встретила девочку, её тоже Леной звали. А она говорит мне: «Ну что, фашистка, перешла? Ещё и наградили?» – и за косу меня дёрнула. Это был единственный раз, когда меня фашисткой назвали. Но я дала ей отпор – так врезала! Мне не было больно, обидно, я была счастлива и уверена в себе. Врезала ей и пошла дальше. Через много лет мы встретились снова, вспомнили этот случай и посмеялись.
В четвёртом классе я проучилась полгода и заболела: случились проблемы с сердцем, видимо стрессы, плохое питание, нагрузки – всё дало о себе знать. Но у меня были учебники, я читала их, разбиралась, как могла.
В конце года мама уговорила директора принять у меня экзамен, и я снова справилась, всё сдала. Это было голодное время, заработки у родителей небольшие.
Помню, в один день я сдавала два экзамена, а на завтрак съела кусочек хлеба, и к обеду уже так хотелось кушать. Вдруг, вижу – мама идёт вдоль улицы и несёт что-то, завёрнутое в газеты. А она сбегала на базар, продала кое-что из вещей, которых и так было немного, молока купила и сварила мне каши. Я до сих пор помню ту кашу. Поела её и сдала всё.
Вообще, это послевоенное время было трудным не только для взрослых, но и для детей, подростков. Мы, как могли, старались помогать родителям. Папа работал на заводе, мама дежурила в мужском общежитии, а на мне были стирка, уборка дома, побелка, огород – весь тяжёлый физический труд.
Завод давал по две сотки земли на человека, мы засаживали их картошкой, а её нужно было где-то хранить зимой. Соседи копали погреба, а папа был физически слаб, болел. И мне в 14 лет пришлось взять лопату и выкопать погреб. Выкопала: 2,5 метра глубиной, снизу расширение, всё как положено. Папа наверху принимал вёдра с землёй, подсказывал.
А ещё мы с сестрой научились шить. Шили себе платья и рубашки ситцевые на лямочках, о комбинациях тогда и речи не было. Мы крахмалили старое платье, гладили его, чтобы стало плотным, обводили и получалась выкройка. Шили вручную, пока тётушки, мамины сёстры, не подарили нам швейную машинку. Тут уже стали шить более сложные вещи, даже пальто. А когда в моду вошли узкие брюки, зауживали «под заказ».
Словом, на учёбу-то времени оставалось немного, но с шестого класса я была круглой отличницей. А в 8 классе у меня случилась любовь».
Женя Зацерковный, как все новенькие, вызвал оживление среди девочек: высокий, симпатичный, начитанный – попробуй устоять, а он смотрел только на Лену.
Они ходили друг к другу в гости, гуляли и разговаривали обо всём на свете. До окончания школы были неразлучны. Потом Женя поступил в НИИЖТ, а Лена провалила экзамены в медицинский и осталась в школе секретарём. Но и тогда они встречались и проводили вместе всё свободное время. Родители Жени уже воспринимали девушку, как будущую невестку…
«В восьмом классе после медосмотра нам с мамой сказали, что я не смогу иметь детей. Видимо, стрессы, переохлаждения и перегрузки не прошли даром. Это было, конечно трагедией. А Женя однажды, когда мы гуляли, сказал, что мечтает о двух сыновьях. Я любила его очень сильно и поэтому не могла обмануть. Рассказала».
Через год Лена поступила заочно в педагогический институт на филфак, продолжая работать в школе. Она посвятила себя воспитанию детей, став наставником, другом и учителем для многих. Её выпускники, живущие сейчас в разных концах планеты, до сих пор приезжают в гости и помогают.
А Женя, окончив НИИЖТ, уехал на Алтай, женился, стал отцом двух сыновей. Они так и не признались друг другу в любви, не поцеловались даже ни разу, но духовная связь между ними была так крепка, что оба пронесли свои чувства через года, писали друг другу письма, ездили в гости. Жена Жени Валентина знала о привязанности мужа, как и Олег, муж Лены. Но все они относились к этой любви, будто к хрустальному сосуду, трепетно, осторожно. Ни ревности, ни скандалов: каждый на своём месте. Иногда Женя садился за стол и всю ночь писал письмо Лене, а она звонила ему из далёкой Германии, мчалась на помощь по первому зову.
В последний раз, провожая Лену до автобусной остановки, Женя спросил: «Ты слышала песню Малинина «Берега»? Это про нас с тобой».
Он ушёл, и это был последний их разговор. Вскоре его не стало. А Лена всё слушает и слушает:
«Там за быстрой рекой, что течёт по судьбе,
Своё сердце навек я оставил тебе».
Такие истории любви случаются редко. И, может, именно потому они так красивы, что не омрачены общим бытом, болезнями детей, проблемами денег? А, может, они бы вынесли все трудности и сохранили чувство? Кто знает.
В 1956 году Мальзамам несказанно повезло: они стали обладателями счастливого лотерейного билета и выиграли холодильник. Что означал такой выигрыш в 1956 году, когда о холодильниках и слышали-то не все? Соседи от зависти сходили с ума, советовали, что и как можно сделать с «подарком судьбы», но «эти сумасшедшие немцы» получили выигрыш деньгами и купили два билета в Ленинград. Знакомые, едва отойдя от шока, крутили пальцами у виска, а Лена и Ольга уже ехали в плацкартном вагоне в город-герой.
«Мы с сестрой, вспоминая об этом, плачем. Какие же всё-таки у нас были родители!
В Ленинграде жили мамины сёстры: тетя Люда и тётя Маша, которую мы звали Мурой. Тётя Люда жила на Канале Грибоедова, она была женщина-огонь, фронтовичка, в ней ощущались греческие корни. А тётя Мура – полная противоположность: спокойная, домашняя, интеллигентная, жила на Смольном проспекте.
Целый месяц мы ходили в Русский музей, Эрмитаж, Исаакиевский собор, гуляли по Стрелке Васильевского острова, Дворцовой набережной, ходили в филармонию.
И в тот раз в Ленинграде мы впервые попробовали сыр «Рокфор». Когда тётя Мура сообщила, что купила «Рокфор», мы с Ольгой понятия не имели, что это такое. Тётя Мура сделала маленькие бутерброды с сыром, и когда мы попробовали их, мне так понравился этот необычный вкус.
До сих пор я люблю «Рокфор» и иногда балую себя. И Ольга с мужем, навещая меня, привозят в подарок сыр с плесенью».
На пятом курсе института Лена Мальзам стала Еленой Целестиновной, ей дали несколько уроков русского и литературы. До этого она работала лаборантом, старшей пионерской вожатой, освобождённым секретарём комсомольской организации. А, получив диплом, юная учительница взяла свой первый пятый класс.
«Я сразу стала приобщать ребят к туризму, поскольку сестра с мужем занимались туризмом. Мы ходили в турпоходы, учились палатки ставить, собирали и кололи дрова, разжигали костёр. Я ставила ученикам условие: «В турпоход не пойдёт тот, у кого будет хотя бы одна двойка за неделю». Вы не представляете, как это их мотивировало. В течении недели и дисциплина была отличная, и успеваемость. Все хотели в поход. Так до 10 класса и ходили. Это не только мотивировало учиться, это объединило ребят, они до сих пор многие общаются. А вот Слава Кукорин из того же выпуска сагитировал меня купить здесь дом».
Вступив в кооператив, Елена стала хозяйкой 3-комнатной квартиры на ул. Ватутина, но решила, что сестре с мужем и родителями там будет удобнее, а она поселится в их коммуналке. «Никогда в нашей семье деньги не были главным, – поясняет женщина, – важнее были отношения».
Вечерами она сидела в своей комнате, проверяла тетради. И однажды в дверь постучал мужчина, приятель соседа, они вместе окончили курсы экскаваторщиков и отмечали это событие. Мужчина представился Олегом, разговорились, потом он ушёл, попросив разрешения заглянуть как-нибудь снова.
«Он мне сразу понравился: яркий, интересный, вежливый. В этой комнате мы с ним и сошлись. Прожили несколько лет, прежде чем переехали в свою квартиру. Олег всё умел делать своими руками: он и плотник, и слесарь, и блинов напечёт, и пельменей налепит…
Но главное, мы были откровенны друг с другом, не было ни ревности, ни скандалов – полное доверие».
Елена Целестиновна вышла на пенсию, когда в стране началась разруха: задерживали пенсии, не платили зарплаты. А тут ещё несчастье – сломала шейку бедра. Родственники, иммигрировавшие в Германию, уговорили подать документы. Подала «на всякий случай», а меньше чем через два месяца пришло разрешение на выезд. Подтолкнуло ещё и то, что у мужа начались проблемы со зрением.
«Я осуждаю себя за это решение. Сейчас я не поехала бы, хотя к нам хорошо там относились. Я работала переводчиком. Получала пособие. Мы даже накопили денег, купили машину. За то, что работала, я не получала зарплату, но мне предоставили бесплатное жильё. Олег ездил на курсы немецкого языка. Он тщательно записывал всё, но немецкий так и не выучил.
Там мы сделали протезирование зубов, Олегу заменили кристаллики глаз, а мне – шейку бедра. Потом всё это лихолетье мы прожили там, но меня потянуло домой, особенно, когда Путин стал президентом. Я внимательно следила за новостями. В общем, мы вернулись. Купили дом. Олег успел кое-что подремонтировать, теплицу установил…».
Через три года после возвращения в Россию Олега не стало. Как-то сразу Елена Целестиновна потеряла и мужа, и первую любовь – Женю, они умерли в один год.
«Я всегда была сильной, видимо, закалилась в детстве. И сейчас стараюсь зарядку делать, немецким языком каждый день занимаюсь, чтобы избежать «Альцгеймера», у меня в компьютере два немецких канала, каждый день смотрю новости, чтобы понимать, как они к нам относятся. Музыку слушаю классическую: Чайковского, Шуберта, Моцарта, Мусоргского, Бетховена. У меня 30 с лишним альбомов живописи. Все музеи мира. Стихи каждый день вслух читаю или слушаю: «Скифов» Блока очень люблю, Лермонтова, Пушкина. Стараюсь как-то, чтобы духовно не…
И вот сейчас в одиночестве я себя настолько уютно чувствую. Вы не можете себе представить. Я предоставлена сама себе, я сама себя обслуживаю, у меня выхода иного нет, у меня нет ни нянек, никого.
Я должна встать, гимнастику сделать, а иногда снега навалит – я без гимнастики обхожусь, я физически в норме. Соседи удивляются: «Вам почти 90 лет, вы такой дом огромный содержите, у вас такой порядок. У вас сад в порядке, огород – в порядке. Я с осени всё обрабатываю и так рада, что могу это сделать. К врачам не обращаюсь пока, а ведь многие в моём возрасте из поликлиник не вылезают. Я считаю, что это мои родители меня с детства приучили к труду, я никакой работой никогда не брезговала, всё могу сделать. Ну и потом – вот эти мои животинки (У Елены Целестиновны кот и собака) всегда со мной. Это многое значит.
Но в то же время, с возрастом, я оглядываюсь назад. Я всю жизнь всё плохое отметала, сохраняла только хорошее, в связи с этим у меня настроение всегда хорошее. Хотя очень много в жизни было тяжкого. Оставалось одно – всё это выбросить и идти дальше…
С другой стороны, память прошлого порой всплывает: думаю – тут бы я не так поступила, вот это вот я не так бы сделала, вот в этом я ошиблась – всплывает иногда, хотя я и стараюсь это отмести. Но может и хорошо, что я не стесняюсь перед собой признать свои ошибки. Ошибок было много сделано. Но единственное – я людей никогда не обижала».
В небольшом посёлке, окружённом лесом, живёт маленькая, но сильная духом женщина с огромным, любящим Россию, сердцем. Она пережила оккупацию, депортацию, репатриацию, была переводчиком, учителем, иммигранткой, старшей сестрой, любимой женщиной и верным другом – Елена Целестиновна Мальзам.
Тамара Разумная
